Д.Лиар "Существует ли детский юнгианский анализ?"
(0)
Девочка внимательно и с удовольствием рисовала домашнее животное с рогами и с чем-то вроде папской короны в форме башни на голове. «Это коровка»,- сказала она мне. Созерцание своего творения, казалось, доставляло ей большое удовольствие. И ее явно позитивная энергия проникала в нас. «В этой картинке много хорошего. Глядя на нее, мы ощущаем это», - удовлетворенно сказала я себе.
Увидев великолепные иллюстрации к книге Юнга «Метаморфозы души и ее символы», я поняла, что для этого обездоленного ребенка коровка представляла образ богини-матери - поставщицы вкусного молока. Это был перенос: констелляция позитивного полюса материнского архетипа. Воспоминание о пережитых лишениях снова выводило на сцену отрицательные переживания, тогда как психическое привносило новизну и новое обострение. Здесь моя роль аналитика состояла в оценке оттенков и насыщенности сопровождающего аффекта, в озвучивании и проговаривании оценки, с целью гуманизировать аффект, то есть перевести из прожитого глобального телесного опыта в осознанный психический опыт.
«Я находилс я в какой-то стране времен галлов, и одна девочка, спрятавшаяся в дереве, показала мне дорогу. Вторая девочка, стоявшая рядом с деревом, сказала: “Иди по ней”.
Я попадаю на дорогу, по которой ездят только немецкие машины. Я понимаю, что это невозможно, ведь это же Галлия.
Я иду дальше. Прихожу в село, где живут очень бедные люди. Мужчины, вооруженные вилами, хотят на меня напасть.
Я просыпаюсь и вижу в окне волка, который смотрит на меня. Я не решился заснуть снова, из страха быть съеденным».
Реми рисует этого волка: голова в складках занавески очень похожа на голову дьявола с рогами. Он рисует также дерево, которое плачет,- его левая ветка срублена. Первоначальный сон усиливают два черно-белых карандашных рисунка, выполненных в жесткой манере, сделанных на следующем сеансе.
На огромном пространстве мы видим утку-мать с пятью утятами. Первый, вылупившись из яйца, по знаку матери направляется направо к пруду; но его подстерегает лиса. Два других выбираются из своих скорлупок, на четвертом яйце появляются трещины. А вот пятое от удара материнской лапы откатывается влево, и змея проглатывает его.
После того, как был установлен первый контакт, мы решили встретиться вновь по окончании каникул, которые Реми провел в лагере. В процессе тяжело переживаемой разлуки ему снилась древняя эпоха - страна, напоминающая страну из рассказов его дедушки по материнской линии: Галлия и галлы. Этот мир накладывается на мир его матери, рожденной в 1940 г. во время немецкой оккупации, в семье, где было шестеро детей.
Девочки из первого сна (образы фемининности в руководящей женской роли) велят ему идти в очень бедное село, но путь ему преграждает агрессивная и ощетинившаяся маскулинность.
Рисунок матери-утки позволяет думать, что эти мужские особи пока не соотносятся с отцовским запретом инцеста. Они скорее демонстрируют то, что препятствует к возвращению к хорошей матери, какой бы бедной она ни была. Это препятствие - не что иное, как взаимная агрессия, которая впервые дала негативную окраску отношениям мать–ребенок и создала ядро негативного комплекса матери у Реми. Тревога, вызванная этим воспоминанием, настолько сильна, что ребенок просыпается. Волк является носителем тревоги, он придает ей форму и контейнирует ее.
Последовательный и структурированный образ у мальчика девяти с половиной лет вызывает удивление, учитывая то, что у него проблемы в школе и иногда он как будто страдает аутизмом, что у него бедная и несвязная речь. Также удивительна и уверенность рисующей девочки, упомянутой вначале. Факты такого рода привели детских аналитиков к осознанию того, что идет процесс развития и к гипотезе существования с самого раннего детства сомато-психического организатора, названного ими первичная Самость. Вторая гипотеза касается существования, начиная со стадий самых архаических, ядра Я - ядра, которое будет играть роль любящего в образовании комплекса Я.
Гумберт рассматривал самость как бессознательный принцип, в соответствии с которым психика находит свою линию роста, подчиненную Я и связанную с телом, но трансперсональную.
Фордхам, начиная с 1940 г., обнаружил присутствие самости в рисунках самых маленьких детей. Первые округлые закорючки, превращающиеся в законченные кружочки в период с восемнадцати месяцев до трех лет,- это и есть первые попытки центрации. В это же время Юнг констатирует те же проявления в детских снах, которые он представил на своих семинарах в Цюрихе.
Анализируя материал Реми, мы также должны отметить фундаментальное значение первого отношения маленького человека к своим родителям, к окружающим людям и к внешней среде в целом. В равной степени мы должны отметить и способность этого отношения проецироваться на аналитическое отношение.
Первичная самость
Фордхам и Нойманн, опираясь на свой опыт и свою типологию, представили нам свои точки зрения на процессы функционирования первичной самости. В моих размышлениях я использовала их труды, также как концептуальные понятия Юнга.
Для начала - два факта. Для нас, юнгианцев, ребенок не рождается “tabula rasa” - как чистая доска, но приходит в этот мир с капиталом коллективного бессознательного. С другой стороны, маленький человечек оказывается полностью погруженным во внешнюю среду, от которой он зависит и без которой не может жить и стать полноценным человеком.
Этот сложный комплекс можно обозначить понятиями взаимодействия между трансперсональной вневременной системой и историей межсубъективных отношений, между сущностью («капиталом») и средой. Таким образом, мы сталкиваемся с парадоксальной идеей - характерной для юнгианской мысли.
Капитал
Первый подход
Начиная с 1944 г., Фордхам определяет первичную самость как «целостность, как систему, которая включает в себя как сознательные, так и бессознательные структуры и процессы».
Самость функционирует без помощи Я, образующегося благодаря механизмам освобождения инстинктов, описанным Н. Тинбергеном. Тело, архетипы и Я - это развивающиеся аспекты: первичная самость информирует Я о фазах интеграции. Это определение близко к юнгианскому «врожденному бессознательному».
Нойманн также утверждает, что:
«целостная личность и ее управляющий центр, самость, существуют еще до того, как Я примет свою окончательную форму и разовьется в центре сознания; законы, управляющие развитием Я и сознания, зависят от бессознательного и целостной личности».
Следовательно, первичная самость есть априорная данность, развивающаяся в течение жизни и постоянно взаимодействующая с другими: с Я, с окружающими и миром. Самость появляется в мире в теле, которое несет в себе бессознательное.
В течение жизни и своего развития самость последовательно включает в работу различные архетипические структуры, которые Нойманн метко называет «одежды самости». Так будут констеллированы архетипы Матери, Отца, группы и другие. Это происходит еще до того, как личность сможет объясниться со своей самостью.
Характеристики первичной самости
С одной стороны, природная самость - это то, что мы унаследовали, то, что архетипы выражают один за другим. Нойманн дает прекрасное описание:
«Человек приобретает опыт с помощью этих образов в психике, но эти образы соответствуют чему-то, что существует в объективном мире. Психический образ чего-либо в мире есть одновременно и сумма опыта, и орган психического, который, посредством этого образа, экспериментирует, а позднее интерпретирует мир».
Функцию архетипов в более актуальной формулировке, использующей современное понятие информации, определяет Гумберт:
«1) Они обуславливают, ориентируют и поддерживают формирование индивидуальной психики в зависимости от программы, которую несут; 2) они вмешиваются, когда психика нарушена, получая информацию либо от самой психики, либо из внешнего окружения; 3) они обеспечивают обмен информацией с внешним миром».
Вслед за Юнгом Гумберт говорит:
«архетипы вписаны в тело как все органы информации живой материи. Они передаются генетически».
- С другой стороны, первичная самость есть наиболее персональное выражение индивидуальности новорожденного, факт уникальности его генетической карты.
- Этот капитал, который выражает одновременно индивидуальное и видовое, будет выражен благодаря тому, что заложено в младенце, эти «потенциальные способности получать и интегрировать информацию, самостоятельно посылать сигналы или вести себя определенным образом, то есть совершенствоваться».
Коснер уточняет:
«Если информация, стимул, сигнал не развивают то, что заложено в младенце (…) эти способности, в отсутствии адекватного окружения, могут остаться нереализованными».
В юнгианских терминах проявить способности означает привести в действие человеческий архетип, то есть создать схему поведения; а также создать условия для развития, которые определяют состояние сознания, когда Я достигает достаточной целостности. Я еще вернусь к этому.
И, наконец, открытие, принадлежащее Нойманну, оказалось особенно ценным для моей клинической практики. В связи с незрелостью маленького ребенка на архаической стадии отношений Мать–Ребенок, Нойманн говорит о двух формах выражения cамости: телесная cамость и cамость отношения.
Телесная Самость
Первый раз Нойманн употребляет этот термин в «Происхождении и развитии сознания».
Этот капитал, одновременно общечеловеческий и уникально-индивидуальный, вписывается в телесную cамость, эта «регулирующая совокупность как детского, так и взрослого организма, направляющая биопсихическое развитие, включая развитие обусловленных архетипами фаз».
Телесная cамость - биопсихическая целостность тела.
Это первое проявление cамости и первая поддержка функции центроверсии.
Это не только физиологическая сущность, так как телесные и психические способности, унаследованное и индивидуальное, там уже присутствуют. Отсюда cамость–тело есть поддержка специфической и уникальной тенденции индивида реализовать свой потенциал, раскрыть свою конституционную сущность в кругу коллектива, но, если будет необходимо, то и без последнего, а возможно, и даже противостоя ему».
Эту тенденцию Нойманн называет аутоморфизмом.
Телесная самость есть фундаментальное телесное прожитое. Оно несет не только память всего вида, но и телесную память индивида, телесную память его пережитого, самого архаического.
Я говорю о прожитом, а не об опыте, так как для последнего будет нужен повторяющийся контакт с телом матери и ее слова, чтобы это прожитое телесной самостью постепенно привело к опыту сознательного Я. Именно так и вырабатывается комплекс Я.
В заключение следует добавить, что телесная самость есть носитель и коллективной, и индивидуальной памяти, равно как и того, каким станет индивид.
В нем организуются творческие склонности, присущие природе человеческого дитя. Из-за своей незрелости ребенок нуждается в присутствии хорошей матери для поддержки своего инстинкта самосохранения, несмотря на то, что у него уже имеются значительные количества либидо, призванные развивать его автономию. Утверждение самости и отношение к другому парадоксальным и неразрывным образом связаны.
2. Самость отношения
Даже еще не родившись, ребенок уже погружен в человеческое окружение и является его частью, без него ребенок не может жить, не может стать настоящим человеком. Говорить о человеческом окружении - значит говорить об отношении зависимости: существование ребенка невозможно без существования матери, не только дающей жизнь, но регулирующей ее и поддерживающей возможность развития в качестве человека.
Мать сама живет в центре психофизической реальности мира. Мир состоит из людей, более или менее близких к диаде мать–ребенок. Отец играет в этом мире особую роль. Также обязательно следует учесть географические, исторические, социально-экономические и культурные условия, в которых были пережиты первые отношения.
Это первоначальное отношение, Архаическая Зависимость, есть первое проявление отношения человеческого дитя к другому и к миру. Это функциональное архетипическое единство, включающее мать и эмбрион, а затем - мать и новорожденного, единство, где отец играет особую роль. Цель Архаической Зависимости - продвигать развитие Я ребенка к обретению сознания, автономии и индивидуации.
Несмотря на свои неоспоримые возможности, в частности - способность вызывать заботу матери, младенец пока не может иметь достаточную автономию. Мать принимает на себя его самость отношения, то есть ту функцию целостности Я–Самость , которая обеспечивает отношение индивида к самому себе, к другому человеку и к миру. Мать инстинктивно прочитывает и объясняет внешний мир своему ребенку, а также его внутренний мир, где побуждения и архетипические образы могут быть ужасающими. Именно она должна выразить словами чувства, которые эти образы вызывают, с целью гуманизировать и интегрировать их.
Я ребенка полностью примет на себя эту функцию отношения только тогда, когда он приобретет достаточную силу, целостность и независимость.
Нам кажется, что одна из характеристик сущности мать–ребенок в Архаической Зависимости есть функционирование сразу в двух аспектах. В архетипическом аспекте: вневременным, предписанным видом, и в социальном и историческом аспекте - в отношениях с окружением. Эти два аспекта неразрывно связаны.
3. Двойной аспект самости
Все это позволяет Нойманну сказать, что в начале жизни самость младенца имеет двойственную природу. Телесная самость является носителем наиболее близкого, интимного. Самость отношения - несущая ответственность за взаимоотношения с внешним миром - пока обеспечивается матерью, на нее проецируется архетип Матери.
С клинической точки зрения, этот двойной образ самости очень полезен для понимания процесса ранних психосоматических расстройств, нарушающих первичную самость до такой степени, что ей придается негативный аспект и возникает патология. Позднее я проиллюстрирую это в истории трех сестер. Это также позволяет понять, как восстановление в памяти этих негативных опытов пробуждает тело и вызывает соматические проявления, которые могут быть опасными. Это то, что касается телесной самости.
Понятие «самость отношения» позволяет уловить, как некоторые патологии отражают ранние нарушения отношения не только с людьми, но и со словами, с речью. Тенденция к аутизму и нарушения в разговорной и письменной речи - у Реми, например,- именно здесь берут свое начало.
В процессе развития именно телесная самость, благодаря созреванию нервной системы и различных функций тела, выводит на сцену трансперсональные эпизоды.
В первый год жизни появляются: определенная двигательная автономия, сопровождаемая целостностью сознания, и начало вербального общения. Ребенок становится способным частично управлять своим отношением к миру и к себе подобным.
Благодаря матери, способной проживать и интегрировать негативные события, как для себя, так и для своего младенца, Я постепенно превращается в Я интегрированное, то есть способное переживать негативный опыт без ущерба для себя. Я становится партнером самости, которая тоже становится более целостной. Телесная самость и самость отношения, впрочем, квалифицируют целостную личность. Позднее комплекс Я возьмет на себя функцию интеграции.
4. Ось Я–Самость
Теперь мы вправе говорить о строении оси Я–Самость. Это понятие Нойманна, ставшее классическим для клинической юнгианской литературы,- инструмент, который служит для понимания, в частности, обоснованности анализа маленьких детей.
Ось Я–Самость - это демонстрация в образах парадокса постоянно меняющегося отношения, которое существует между Я и самостью. Они достигают собственной целостности. Я приобретает опыт подчинения самости, из которой оно выделяется, степень подчинения варьирует не только с возрастом, но даже в течение одного дня. Самость берет власть, например, во время сна, или в моменты острой опасности, или в некоторых «пограничных» ситуациях. Взаимодействие самости и Я настолько креативно, что позволяет сбыться всем желаниям. Понятие «ось» не должно вызывать ассоциаций с позвоночником, оно использовано с целью демонстрации колебаний возможных отношений между Я и самостью.
Нойманн уточняет, что «главная связь между Я и самостью, выраженная в понятии ось Я–самость, делает Я способным, благодаря самости, получить знание прожитого, которое оставило свои отпечатки на целостной личности в ситуации, когда Я пока еще не способно (у ребенка) или уже не способно (у взрослого) на эксперимент».
Как я уже говорила, самость, индивидуальная память, сохраняет следы этого прожитого вне сознания и может их воспроизводить во сне, или в таком специфическом явлении, как аналитический перенос.
Вспомним, например, первый сон Реми, демонстрирующий бедность и агрессивность, которые характеризовали его первоначальные отношения. Это не общая семейная память навеяла их Реми. У его матери все было хорошо. Для нее, выросшей в пансионе во время войны и не знавшей ласки и тепла, это было абсолютно естественно.
Мне приходит на память одна девушка-подросток, страдающая эпилепсией, с которой произошел довольно странный несчастный случай, когда она каталась на велосипеде. Она была найдена в помраченном сознании, на участке дороги, где движение было запрещено. Как она смогла там очутиться? Она совершенно не могла вспомнить о том, как она попала в это отдаленное от дорог место. Позднее, на одном из сеансов, она расскажет свой сон, описывающий весь пройденный путь, запечатлевшийся на уровне телесной самости.
ПАМЯТЬ И ПЕРЕНОС
Как складывается история ребенка и как получить доступ к этим воспоминаниям?
В течение жизни целостность младенца, сталкиваясь с другими индивидами, конкретными людьми и с миром в целом, взаимодействует с ними, т.е. первоначальный капитал взаимодействует с окружением. Это взаимодействие в различных жизненных ситуациях раскрывает возможности ребенка, вызывает определенные поведенческие схемы. Психическое аффективно-телесное прожитое этого взаимодействия запоминается. Фордхам говорил об этом, употребляя термины архетипов в динамическом поле отношения. Как бы то ни было, именно так складываются комплексы эмоциональной тональности, как описывает их Юнг, начиная с «Психологии Dementia Ргаесох» (1907 г.).
По мнению Фордхама, доступ к воспоминаниям о происшедшем осуществляется благодаря новой дезинтеграции. А по мнению Нойманна - благодаря проекции комплексных психических структур в динамическом поле аналитических взаимоотношений.
1. Модель Фордхама: дезинтеграция–реинтеграция
Модель Фордхама, разработанная после 1947 г., была пересмотрена и улучшена в 1976 г. в его работах, посвященных детскому аутизму. Вот как я это вижу.
В начале жизни психосоматическое единство ребенка, первичная самость, находится в состоянии отдыха, которое Фордхам обозначил как «интегрированное»: например, спокойно спящий ребенок.
В жизненно важные моменты первичная самость встречается со значимым элементом мира, например, реальные грудь и мать появляются в ответ на внутренний импульс, в данном случае - чувство голода.
Самость выходит тогда из своего интегрированного состояния и, опираясь на свою архетипическую предрасположенность, деинтегрирует свою человеческую возможность адекватно отвечать на ситуацию; в данном случае ребенок ищет грудь, начинает сосать - происходит встреча с реальной матерью.
Структура вырабатывается в реальной жизни. После многочисленных повторяющихся игр, экспериментов, любви и ненависти малыш соединяет свое архетипическое ожидание с реальными субъектами, объектами, явлениями, в нашем случае - с грудью и матерью. Так он создает объект сам по себе и устанавливает взаимодействие с объектом, уточняет K. Ламберт, другой лондонский юнгианец.
То, что потом становится снова реинтегрировано,- это уже не простая способность. Это действительно структура, в которой отныне объединились сомато-психо-аффективные определившие опыт. В частности, это способ, которым мать или ее заместитель вступает в отношения, поддерживает эти отношения и создает эмоциональную атмосферу.
K. Ламберт добавляет:
«динамика исходит из галереи архитепических образов, чтобы привести к объектным отношениям и к формированию внутренних архетипических объектов».
По моему мнению, последние есть не что иное, как так называемые Юнгом имаго - первоначальные образы; в данном случае - это материнское имаго, это возникающий толкователь материнской функции. Что же касается реинтегрированной структуры, отныне она будет входить в состав комплекса Матери, который будет обогащаться другими составляющими из последующих эпизодов деинтеграции–реинтеграции, проживаемых с матерью.
Как бы то ни было, для Фордхама и его школы эта способность самости деинтегрировать некоторые из своих составляющих под воздействием окружающей среды и реинтегрировать результат нового опыта базируется на феномене переноса. Делает возможным анализ маленьких детей в возрасте от тринадцати месяцев, даже до периода консолидации Я.
2. Юнг и Нойманн: архетипическое поле
Для меня понятие архетипического поля - это еще один способ говорить о восстановлении человеческих архетипов. Гумберт назвал архетипы органами информации, вписанными в тело, передача которых заложена генетически.
Эмбрион и новорожденный не имеют другой модели в своем распоряжении и действуют по архетипической программе. Тем не менее, человеческие архетипы: Мать, Отец, Ребенок, Мудрый Старец, Черная или Белая Ведьма не есть органические механизмы, структуры, работающие автоматически.
Нойманн замечает:
«их восстановление и освобождение психических развитий, которые с ними связаны, есть не только интрапсихические процессы. Они находят свое место в динамическом поле, которое простирается и снаружи, и внутри, и допускает и включает фактор внешнего мира.
Это означает, что базовая структура имеет два полюса: один - это внутренняя предрасположенность каждого из партнеров к сигналам определенного состояния мира; второй - присутствие в мире адекватного партнера.
Как не вспомнить работу двух нью-йоркских фрейдистов Х. Папоушек и М. Папоушек «Интуитивное родительство: диалектический вклад в развитие интегративной способности ребенка». Речь идет о том, что они называют «интуитивное родство», определяемое ими как:
«целостность универсального поведения родителей, которое способно наиболее адекватно стимулировать интегративные возможности ребенка и которое родители абсолютно не осознают».
Авторы уточняют, что это «интуитивное» поведение «находится где-то между врожденными рефлексами и вынужденной рациональной ответной реакцией». Для них «эти родительские дидактические интеракции базируются больше на психологической предрасположенности, чем на социокультурных рациональных условиях».
Не правда ли - прекрасная иллюстрация адекватности родительскому архетипу? Понятия «врожденные рефлексы» и интуиции заставляют меня думать об инстинктивном руководстве, осуществляемом самостью, которое у женщины проявляется через наиболее архаические уровни ее Анимуса. Что касается «рационального поведения», то относится к функциям Я, включенным в работу патриархальным Анимусом, используя термин Нойманна.
Что касается соответствия Архаической матери своей архетипической роли, то больше всего это характеризует то, что Винникот описал как «безумие» матери: «это состояние, позволяющее матери все лучше заботиться о новом существе, которое она только что произвела на свет, и, следовательно, быть “почти совершенной” матерью».
Безумие? Следуя юнгианской терминологии, мы сказали бы скорее «одержимость» в смысле бессознательного функционирования под руководством архетипического фактора: мать проживает состояние единения с архетипом Матери.
Именно так и следует воспринимать гипотезу слияния - того слияния, которое произойдет между матерью в Архаической Зависимости и ее ребенком. Слияние, яростно не принимаемое Фордхамом. Слияние, о котором упоминает Нойманн. Говоря об обоюдном отношении, он описывает самость матери, охватывающую целостность эмбриона и новорожденного. Тем не менее, по его концепции, понятие «телесная самость», психосоматическое единство, четко говорит о том, что ребенок есть существо отдельное. Именно незрелость малыша заставляет мать принимать на себя, а потом поддерживать часть функций самости ребенка настолько, насколько полно она выполняет свою роль в архетипической диаде.
Для меня существуют два различных индивида, две телесных самости, которые имеют свои особенности и действуют каждая в своих интересах. Новорожденный есть индивид, как провозглашает Фордхам. Тем не менее, фактом является то, что одно из главных действующих лиц нуждается в другом, чтобы выжить и реализовать свои человеческие качества. Так возникает асимметрия, описанная Нойманном в его гипотезе о передаче младенцем матери некоторых функций самости отношения. С другой стороны, эта асимметрия никак не мешает существованию взаимодействий мать–грудничок. Однако необходимо заметить, что в этой паре существует отношение, динамика, энергия, где достаточно трудно определить границы каждого, аналогично зоне общего бессознательного - основе функционирования переноса.
Настало время поговорить о том, что я называю материнское - понятие, на которое я буду опираться как в обсуждении патологии триады родители–ребенок, так и в понимании того, что может проецироваться в переносе.
Материнское для меня есть функциональная целостность, результат всех ранних взаимодействий младенца в его личной истории и истории окружения. Для удобства повествования я вынуждена постепенно затрагивать составляющие всей этой целостности; но всегда нужно помнить, что речь идет о взаимодействии, развивающемся при взаимных воздействиях в течение многих месяцев и лет.
У эмбриона, и у ребенка телесные органические факторы отражаются на психическом механизме и эмоционально прожитом. (Вспомним, к примеру, о том, что выводит на поверхность первый сон Реми.) В некоторых случаях речь может идти о конституционных психобиологических элементах, связанных с хромосомами и генами - не важно, унаследованными или нет. Также это могут быть события, затронувшие тело: лишения, болезни, недомогания и страдания, несущее в себе ранний опыт умирания. Я имею в виду случаи потери сознания, комы, когда телесное сознание теряется, или врожденный порок пищеварительного тракта, превращающий удовольствие от сосания в болезненный ужас. Все это может привести к ранней длительной разлуке, и тогда пребывание в больнице заставит младенца почувствовать себя брошенным.
Некоторые составляющие - это материнские факторы. Хорошо или плохо она питается, как себя чувствует? Может ли она вообще иметь детей, а если может, то насколько она хочет этого? Что означает для нее этот ребенок в конкретный момент ее жизни? И по отношению к братьям и сестрам, уже рожденным? Что означает для нее иметь ребенка от этого мужчины, который также желает его? Как она ведет себя по отношению к обоим родительским линиям, в особенности по отношению к материнской линии своих предков? От всего этого зависит, какой матерью она станет. В своей работе на тему психологии юной девушки Юнг писал, что одна из репрезентаций самости женщины двойственна, это пара мать–дочь. Это отнесение к «матерям» особенным образом квалифицирует самость юной матери. И, наконец, в первые месяцы жизни своего младенца достаточно ли присутствие матери не только телесное ( я думаю о расставаниях), но особенно интеллектуальное и эмоциональное? Я напоминаю здесь о депрессиях матерей, воздействие которых можно описать словами Андре Грина как «синдром мертвой матери».
Мы знаем, насколько необходимо бдительное и любящее присутствие отца во избежание непоправимых ошибок. Действительно, отец является составной частью материнского, не только разделяя заботы о младенце, но и беря на себя архетипическую роль третьего, стоящего между матерью и младенцем. Материнское - это трио, прелюдия к любой дальнейшей триангуляции, которая требует дифференцированных отношений между ребенком, отцом и матерью.
Наконец, на беременность и роды оказывают влияние исторические факторы: к ним относятся окружающая среда, культурная атмосфера, некоторые семейные события, произошедшие во время беременности, и первые месяцы жизни ребенка.
Все то, что я только что описала, и есть прожитое с матерью в Архаической Зависимости. Это прожитое будет в некотором смысле влиять на архетип Матери, и именно так может рано сформироваться негативный комплекс Матери. То, что ребенок сыграет и представит в переносе,- это сомато-психо-эмоциональный опыт, но это не обязательно имеет отношение к его реальной матери. Таким образом, было бы ошибочно безрассудно винить во всем мать, не проведя подробного исследования материнского. Вслед за Фордхамом и Нойманном каждый детский аналитик должен знать, что любое травматическое событие является, в первую очередь, архетипичным, и что хорошая мать может иногда восприниматься как ведьма.
3. Перенос, как доступ в историю
Мы уже знаем, что для Фордхама феномены переноса базируются на способности самости деинтегрировать некоторые из своих составляющих - результаты предыдущего прожитого, в том числе и болезненного. Эта деинтеграция воспроизводит их в исключительной ситуации аналитического отношения, давая, таким образом, доступ к истории сюжета. Тогда ребенок проживает новый опыт, более благоприятный для его развития. Следующие друг за другом эпизоды реинтеграции модифицируют самость и придают ей качества организатора здорового развития, благодаря интерпретациям и опыту отношений. Учитывая, что перенос - опыт целостной личности, анализ маленьких детей вполне возможно начинать с тринадцати месяцев.
Вслед за Нойманном я считаю, что укрепление оси Я–Самость открывает Я доступ к своей истории; при здоровом развитии это происходит в 13–15 месяцев, когда, в принципе, состоялось объединение Я и самости. Это делает возможным использование разных методов аналитической работы, в зависимости от состояния Я, не только «здесь и сейчас» во время сессии, но также в тот момент, о котором мы вспоминаем.
Чтобы исторический и персональный материал «всплыл», Я должно быть в достаточной степени сформировано. Тогда комплексы проявятся в переносе.
У пациентов, у которых Я глубоко нарушено и раздроблено, разбито на кусочки, или у менее нарушенных пациентов в моменты, когда анализ касается самых глубоких ран, проецируется коллективный, архетипический материал, задача которого - укрепить и восстановить ось Я–Самость. И лишь потом появляется материал из личной истории.
4. Аналитическая реорганизация
Аналитический перенос - это поле живых и динамических отношений, прототипом которого является двойная архаическая зависимость мать–ребенок. Мы видим, что многочисленные констелляции, которые проецируются в переносе, являются функцией активированного структурного уровня. В этом энергетическом поле устанавливается процесс трансперсональной реорганизации под управлением организаторской функции самости. Вспомним первый сон Реми.
С первого же сеанса психическое выводит на сцену конфликт и препятствия, с которыми сталкивается либидо. Мы чувствуем, что организатор уже работает. Цель анализа будет заключаться в реструктуризации, с более слабого материнского слоя. Эти предложения психического, обозначающие креативные возможности бессознательного ребенка, столкнутся, с одной стороны, со способностью Я их воплощать, а с другой стороны - с восприимчивостью окружения.
Зачем нужен аналитик? Его отношение слушателя бессознательного служит поддержкой проекции; но роль аналитика этим не исчерпывается. Еще долго он будет служить Я вспомогательным - до тех пор, пока целостная личность достаточно не укрепится, чтобы принять проекцию на свой счет, когда будет выстроена ось Я–Самость.
Итак, аналитик должен обратить особое внимание на обустройство мира вокруг ребенка, и этим ограничиваются его действия. Семья, школа, социальное окружение создают дополнительные трудности.
Как бы то ни было, аналитик - это одновременно партнер и свидетель происходящего процесса реорганизации. Партнер означает, что он активный участник взаимодействия, в который он вовлечен всем своим существом (сознательное и бессознательное, женское и мужское, со всеми половыми признаками). Свидетель, в двойном смысле этого слова,- «это тот, кто присутствует при событиях» и рассказывает о них, но также и тот, кто «является гарантом» процесса, тот, кто обеспечивает правильный ход событий.
Контейнирующая функция аналитика обеспечена: у женщины - ее материнской женственностью, которая устанавливает безопасные границы при встрече с бессознательным, у мужчины - женским началом, его Анимой. Аналитик подкрепляет свой опыт за счет своей функции гида. У женщины эта функция гида действует инстинктивно на самом архаическом уровне ее Анимуса. Что же касается патриархальных, наиболее близких к культурному сознанию, аспектов этого Анимуса, то они помогают в работе по выделению смысла и упорядочиванию. Мужчина управляет этим напрямую на уровне своего сознательного Я, но он тоже имеет доступ к архаическим инстинктивным пластам маскулинности, через интуицию. Наконец, главной способностью аналитика является его интегрирующая способность, позволяющая ребенку управлять по-разному своими побуждениями, своими архетипическими образами и знаниями, накопленным опытом. Тот факт, что аналитик не боится монстров, позволяет ребенку думать о чем-то другом, кроме убийства чудовища с риском для собственной жизни.
В общем, перенос есть архетипический процесс, целью которого является установление или восстановление у ребенка позитивного отношения к архетипу Матери, в процессе креативного взаимоотношения между маскулинностью и фемининностью - как собственными, так и аналитика. Далее маскулинность аналитика-женщины расчищает путь архетипу Отца, который присутствует у аналитика-мужчины при условии, что он прошел путь своего собственного развития. Процесс анализа отрочества - совсем иной, и здесь я об этом не говорю.
Заканчивая теорию аналитического подхода к детям, я хотела бы, вместе с Юнгом и Нойманном, напомнить, что если тип переживаемого опыта легко предсказывается архетипом, то его содержание, конкретное пережитое, есть индивидуальное и историческое. С точки зрения памяти, это означает, что то, что было восстановлено в переносе, есть не что иное, как сомато-идеологически-эмоциональный конгломерат, характеризующий архетипический опыт. Тогда анализ касается сложившегося комплекса и призван войти в отношение с Я сознательным. С точки зрения перспектив, актуализация архетипической констелляции зависит от обустройства мира в данный конкретный момент - есть ли рядом с аналитиком, который выступает в роли Матери и Отца, рядом с креативностью бессознательного анализируемого, настоящий отец или его заместитель, готовый поддержать ребенка в его усилиях по сепарации и индивидуации?
ПРОЖИТОЕ НА СЕАНСАХ
Так что же требуется для того, чтобы произошла встреча, вызывающая изменения? Ребенку необходимо безопасное и свободное пространство, где могли бы быть прожиты и осмыслены чувства, которые вызывает эта встреча, для того, чтобы он мог справиться с этими чувствами.
1. Рамки и техника
После нескольких диагностических встреч я объясняю родителям и ребенку мой план работы: мы вместе будем искать пути выхода из сложившейся сложной и тревожной ситуации, в которой оказались как дети, так и взрослые. Мы предоставим слово тому, что хочет выразиться посредством симптомов, которые привели на консультацию, не только для того, чтобы понять причины, но в большей степени для того, чтобы выявлять происходящие изменения.
Мы знаем, насколько это сложно и тревожно, даже в ра
Увидев великолепные иллюстрации к книге Юнга «Метаморфозы души и ее символы», я поняла, что для этого обездоленного ребенка коровка представляла образ богини-матери - поставщицы вкусного молока. Это был перенос: констелляция позитивного полюса материнского архетипа. Воспоминание о пережитых лишениях снова выводило на сцену отрицательные переживания, тогда как психическое привносило новизну и новое обострение. Здесь моя роль аналитика состояла в оценке оттенков и насыщенности сопровождающего аффекта, в озвучивании и проговаривании оценки, с целью гуманизировать аффект, то есть перевести из прожитого глобального телесного опыта в осознанный психический опыт.
«Я находилс я в какой-то стране времен галлов, и одна девочка, спрятавшаяся в дереве, показала мне дорогу. Вторая девочка, стоявшая рядом с деревом, сказала: “Иди по ней”.
Я попадаю на дорогу, по которой ездят только немецкие машины. Я понимаю, что это невозможно, ведь это же Галлия.
Я иду дальше. Прихожу в село, где живут очень бедные люди. Мужчины, вооруженные вилами, хотят на меня напасть.
Я просыпаюсь и вижу в окне волка, который смотрит на меня. Я не решился заснуть снова, из страха быть съеденным».
Реми рисует этого волка: голова в складках занавески очень похожа на голову дьявола с рогами. Он рисует также дерево, которое плачет,- его левая ветка срублена. Первоначальный сон усиливают два черно-белых карандашных рисунка, выполненных в жесткой манере, сделанных на следующем сеансе.
На огромном пространстве мы видим утку-мать с пятью утятами. Первый, вылупившись из яйца, по знаку матери направляется направо к пруду; но его подстерегает лиса. Два других выбираются из своих скорлупок, на четвертом яйце появляются трещины. А вот пятое от удара материнской лапы откатывается влево, и змея проглатывает его.
После того, как был установлен первый контакт, мы решили встретиться вновь по окончании каникул, которые Реми провел в лагере. В процессе тяжело переживаемой разлуки ему снилась древняя эпоха - страна, напоминающая страну из рассказов его дедушки по материнской линии: Галлия и галлы. Этот мир накладывается на мир его матери, рожденной в 1940 г. во время немецкой оккупации, в семье, где было шестеро детей.
Девочки из первого сна (образы фемининности в руководящей женской роли) велят ему идти в очень бедное село, но путь ему преграждает агрессивная и ощетинившаяся маскулинность.
Рисунок матери-утки позволяет думать, что эти мужские особи пока не соотносятся с отцовским запретом инцеста. Они скорее демонстрируют то, что препятствует к возвращению к хорошей матери, какой бы бедной она ни была. Это препятствие - не что иное, как взаимная агрессия, которая впервые дала негативную окраску отношениям мать–ребенок и создала ядро негативного комплекса матери у Реми. Тревога, вызванная этим воспоминанием, настолько сильна, что ребенок просыпается. Волк является носителем тревоги, он придает ей форму и контейнирует ее.
Последовательный и структурированный образ у мальчика девяти с половиной лет вызывает удивление, учитывая то, что у него проблемы в школе и иногда он как будто страдает аутизмом, что у него бедная и несвязная речь. Также удивительна и уверенность рисующей девочки, упомянутой вначале. Факты такого рода привели детских аналитиков к осознанию того, что идет процесс развития и к гипотезе существования с самого раннего детства сомато-психического организатора, названного ими первичная Самость. Вторая гипотеза касается существования, начиная со стадий самых архаических, ядра Я - ядра, которое будет играть роль любящего в образовании комплекса Я.
Гумберт рассматривал самость как бессознательный принцип, в соответствии с которым психика находит свою линию роста, подчиненную Я и связанную с телом, но трансперсональную.
Фордхам, начиная с 1940 г., обнаружил присутствие самости в рисунках самых маленьких детей. Первые округлые закорючки, превращающиеся в законченные кружочки в период с восемнадцати месяцев до трех лет,- это и есть первые попытки центрации. В это же время Юнг констатирует те же проявления в детских снах, которые он представил на своих семинарах в Цюрихе.
Анализируя материал Реми, мы также должны отметить фундаментальное значение первого отношения маленького человека к своим родителям, к окружающим людям и к внешней среде в целом. В равной степени мы должны отметить и способность этого отношения проецироваться на аналитическое отношение.
Первичная самость
Фордхам и Нойманн, опираясь на свой опыт и свою типологию, представили нам свои точки зрения на процессы функционирования первичной самости. В моих размышлениях я использовала их труды, также как концептуальные понятия Юнга.
Для начала - два факта. Для нас, юнгианцев, ребенок не рождается “tabula rasa” - как чистая доска, но приходит в этот мир с капиталом коллективного бессознательного. С другой стороны, маленький человечек оказывается полностью погруженным во внешнюю среду, от которой он зависит и без которой не может жить и стать полноценным человеком.
Этот сложный комплекс можно обозначить понятиями взаимодействия между трансперсональной вневременной системой и историей межсубъективных отношений, между сущностью («капиталом») и средой. Таким образом, мы сталкиваемся с парадоксальной идеей - характерной для юнгианской мысли.
Капитал
Первый подход
Начиная с 1944 г., Фордхам определяет первичную самость как «целостность, как систему, которая включает в себя как сознательные, так и бессознательные структуры и процессы».
Самость функционирует без помощи Я, образующегося благодаря механизмам освобождения инстинктов, описанным Н. Тинбергеном. Тело, архетипы и Я - это развивающиеся аспекты: первичная самость информирует Я о фазах интеграции. Это определение близко к юнгианскому «врожденному бессознательному».
Нойманн также утверждает, что:
«целостная личность и ее управляющий центр, самость, существуют еще до того, как Я примет свою окончательную форму и разовьется в центре сознания; законы, управляющие развитием Я и сознания, зависят от бессознательного и целостной личности».
Следовательно, первичная самость есть априорная данность, развивающаяся в течение жизни и постоянно взаимодействующая с другими: с Я, с окружающими и миром. Самость появляется в мире в теле, которое несет в себе бессознательное.
В течение жизни и своего развития самость последовательно включает в работу различные архетипические структуры, которые Нойманн метко называет «одежды самости». Так будут констеллированы архетипы Матери, Отца, группы и другие. Это происходит еще до того, как личность сможет объясниться со своей самостью.
Характеристики первичной самости
С одной стороны, природная самость - это то, что мы унаследовали, то, что архетипы выражают один за другим. Нойманн дает прекрасное описание:
«Человек приобретает опыт с помощью этих образов в психике, но эти образы соответствуют чему-то, что существует в объективном мире. Психический образ чего-либо в мире есть одновременно и сумма опыта, и орган психического, который, посредством этого образа, экспериментирует, а позднее интерпретирует мир».
Функцию архетипов в более актуальной формулировке, использующей современное понятие информации, определяет Гумберт:
«1) Они обуславливают, ориентируют и поддерживают формирование индивидуальной психики в зависимости от программы, которую несут; 2) они вмешиваются, когда психика нарушена, получая информацию либо от самой психики, либо из внешнего окружения; 3) они обеспечивают обмен информацией с внешним миром».
Вслед за Юнгом Гумберт говорит:
«архетипы вписаны в тело как все органы информации живой материи. Они передаются генетически».
- С другой стороны, первичная самость есть наиболее персональное выражение индивидуальности новорожденного, факт уникальности его генетической карты.
- Этот капитал, который выражает одновременно индивидуальное и видовое, будет выражен благодаря тому, что заложено в младенце, эти «потенциальные способности получать и интегрировать информацию, самостоятельно посылать сигналы или вести себя определенным образом, то есть совершенствоваться».
Коснер уточняет:
«Если информация, стимул, сигнал не развивают то, что заложено в младенце (…) эти способности, в отсутствии адекватного окружения, могут остаться нереализованными».
В юнгианских терминах проявить способности означает привести в действие человеческий архетип, то есть создать схему поведения; а также создать условия для развития, которые определяют состояние сознания, когда Я достигает достаточной целостности. Я еще вернусь к этому.
И, наконец, открытие, принадлежащее Нойманну, оказалось особенно ценным для моей клинической практики. В связи с незрелостью маленького ребенка на архаической стадии отношений Мать–Ребенок, Нойманн говорит о двух формах выражения cамости: телесная cамость и cамость отношения.
Телесная Самость
Первый раз Нойманн употребляет этот термин в «Происхождении и развитии сознания».
Этот капитал, одновременно общечеловеческий и уникально-индивидуальный, вписывается в телесную cамость, эта «регулирующая совокупность как детского, так и взрослого организма, направляющая биопсихическое развитие, включая развитие обусловленных архетипами фаз».
Телесная cамость - биопсихическая целостность тела.
Это первое проявление cамости и первая поддержка функции центроверсии.
Это не только физиологическая сущность, так как телесные и психические способности, унаследованное и индивидуальное, там уже присутствуют. Отсюда cамость–тело есть поддержка специфической и уникальной тенденции индивида реализовать свой потенциал, раскрыть свою конституционную сущность в кругу коллектива, но, если будет необходимо, то и без последнего, а возможно, и даже противостоя ему».
Эту тенденцию Нойманн называет аутоморфизмом.
Телесная самость есть фундаментальное телесное прожитое. Оно несет не только память всего вида, но и телесную память индивида, телесную память его пережитого, самого архаического.
Я говорю о прожитом, а не об опыте, так как для последнего будет нужен повторяющийся контакт с телом матери и ее слова, чтобы это прожитое телесной самостью постепенно привело к опыту сознательного Я. Именно так и вырабатывается комплекс Я.
В заключение следует добавить, что телесная самость есть носитель и коллективной, и индивидуальной памяти, равно как и того, каким станет индивид.
В нем организуются творческие склонности, присущие природе человеческого дитя. Из-за своей незрелости ребенок нуждается в присутствии хорошей матери для поддержки своего инстинкта самосохранения, несмотря на то, что у него уже имеются значительные количества либидо, призванные развивать его автономию. Утверждение самости и отношение к другому парадоксальным и неразрывным образом связаны.
2. Самость отношения
Даже еще не родившись, ребенок уже погружен в человеческое окружение и является его частью, без него ребенок не может жить, не может стать настоящим человеком. Говорить о человеческом окружении - значит говорить об отношении зависимости: существование ребенка невозможно без существования матери, не только дающей жизнь, но регулирующей ее и поддерживающей возможность развития в качестве человека.
Мать сама живет в центре психофизической реальности мира. Мир состоит из людей, более или менее близких к диаде мать–ребенок. Отец играет в этом мире особую роль. Также обязательно следует учесть географические, исторические, социально-экономические и культурные условия, в которых были пережиты первые отношения.
Это первоначальное отношение, Архаическая Зависимость, есть первое проявление отношения человеческого дитя к другому и к миру. Это функциональное архетипическое единство, включающее мать и эмбрион, а затем - мать и новорожденного, единство, где отец играет особую роль. Цель Архаической Зависимости - продвигать развитие Я ребенка к обретению сознания, автономии и индивидуации.
Несмотря на свои неоспоримые возможности, в частности - способность вызывать заботу матери, младенец пока не может иметь достаточную автономию. Мать принимает на себя его самость отношения, то есть ту функцию целостности Я–Самость , которая обеспечивает отношение индивида к самому себе, к другому человеку и к миру. Мать инстинктивно прочитывает и объясняет внешний мир своему ребенку, а также его внутренний мир, где побуждения и архетипические образы могут быть ужасающими. Именно она должна выразить словами чувства, которые эти образы вызывают, с целью гуманизировать и интегрировать их.
Я ребенка полностью примет на себя эту функцию отношения только тогда, когда он приобретет достаточную силу, целостность и независимость.
Нам кажется, что одна из характеристик сущности мать–ребенок в Архаической Зависимости есть функционирование сразу в двух аспектах. В архетипическом аспекте: вневременным, предписанным видом, и в социальном и историческом аспекте - в отношениях с окружением. Эти два аспекта неразрывно связаны.
3. Двойной аспект самости
Все это позволяет Нойманну сказать, что в начале жизни самость младенца имеет двойственную природу. Телесная самость является носителем наиболее близкого, интимного. Самость отношения - несущая ответственность за взаимоотношения с внешним миром - пока обеспечивается матерью, на нее проецируется архетип Матери.
С клинической точки зрения, этот двойной образ самости очень полезен для понимания процесса ранних психосоматических расстройств, нарушающих первичную самость до такой степени, что ей придается негативный аспект и возникает патология. Позднее я проиллюстрирую это в истории трех сестер. Это также позволяет понять, как восстановление в памяти этих негативных опытов пробуждает тело и вызывает соматические проявления, которые могут быть опасными. Это то, что касается телесной самости.
Понятие «самость отношения» позволяет уловить, как некоторые патологии отражают ранние нарушения отношения не только с людьми, но и со словами, с речью. Тенденция к аутизму и нарушения в разговорной и письменной речи - у Реми, например,- именно здесь берут свое начало.
В процессе развития именно телесная самость, благодаря созреванию нервной системы и различных функций тела, выводит на сцену трансперсональные эпизоды.
В первый год жизни появляются: определенная двигательная автономия, сопровождаемая целостностью сознания, и начало вербального общения. Ребенок становится способным частично управлять своим отношением к миру и к себе подобным.
Благодаря матери, способной проживать и интегрировать негативные события, как для себя, так и для своего младенца, Я постепенно превращается в Я интегрированное, то есть способное переживать негативный опыт без ущерба для себя. Я становится партнером самости, которая тоже становится более целостной. Телесная самость и самость отношения, впрочем, квалифицируют целостную личность. Позднее комплекс Я возьмет на себя функцию интеграции.
4. Ось Я–Самость
Теперь мы вправе говорить о строении оси Я–Самость. Это понятие Нойманна, ставшее классическим для клинической юнгианской литературы,- инструмент, который служит для понимания, в частности, обоснованности анализа маленьких детей.
Ось Я–Самость - это демонстрация в образах парадокса постоянно меняющегося отношения, которое существует между Я и самостью. Они достигают собственной целостности. Я приобретает опыт подчинения самости, из которой оно выделяется, степень подчинения варьирует не только с возрастом, но даже в течение одного дня. Самость берет власть, например, во время сна, или в моменты острой опасности, или в некоторых «пограничных» ситуациях. Взаимодействие самости и Я настолько креативно, что позволяет сбыться всем желаниям. Понятие «ось» не должно вызывать ассоциаций с позвоночником, оно использовано с целью демонстрации колебаний возможных отношений между Я и самостью.
Нойманн уточняет, что «главная связь между Я и самостью, выраженная в понятии ось Я–самость, делает Я способным, благодаря самости, получить знание прожитого, которое оставило свои отпечатки на целостной личности в ситуации, когда Я пока еще не способно (у ребенка) или уже не способно (у взрослого) на эксперимент».
Как я уже говорила, самость, индивидуальная память, сохраняет следы этого прожитого вне сознания и может их воспроизводить во сне, или в таком специфическом явлении, как аналитический перенос.
Вспомним, например, первый сон Реми, демонстрирующий бедность и агрессивность, которые характеризовали его первоначальные отношения. Это не общая семейная память навеяла их Реми. У его матери все было хорошо. Для нее, выросшей в пансионе во время войны и не знавшей ласки и тепла, это было абсолютно естественно.
Мне приходит на память одна девушка-подросток, страдающая эпилепсией, с которой произошел довольно странный несчастный случай, когда она каталась на велосипеде. Она была найдена в помраченном сознании, на участке дороги, где движение было запрещено. Как она смогла там очутиться? Она совершенно не могла вспомнить о том, как она попала в это отдаленное от дорог место. Позднее, на одном из сеансов, она расскажет свой сон, описывающий весь пройденный путь, запечатлевшийся на уровне телесной самости.
ПАМЯТЬ И ПЕРЕНОС
Как складывается история ребенка и как получить доступ к этим воспоминаниям?
В течение жизни целостность младенца, сталкиваясь с другими индивидами, конкретными людьми и с миром в целом, взаимодействует с ними, т.е. первоначальный капитал взаимодействует с окружением. Это взаимодействие в различных жизненных ситуациях раскрывает возможности ребенка, вызывает определенные поведенческие схемы. Психическое аффективно-телесное прожитое этого взаимодействия запоминается. Фордхам говорил об этом, употребляя термины архетипов в динамическом поле отношения. Как бы то ни было, именно так складываются комплексы эмоциональной тональности, как описывает их Юнг, начиная с «Психологии Dementia Ргаесох» (1907 г.).
По мнению Фордхама, доступ к воспоминаниям о происшедшем осуществляется благодаря новой дезинтеграции. А по мнению Нойманна - благодаря проекции комплексных психических структур в динамическом поле аналитических взаимоотношений.
1. Модель Фордхама: дезинтеграция–реинтеграция
Модель Фордхама, разработанная после 1947 г., была пересмотрена и улучшена в 1976 г. в его работах, посвященных детскому аутизму. Вот как я это вижу.
В начале жизни психосоматическое единство ребенка, первичная самость, находится в состоянии отдыха, которое Фордхам обозначил как «интегрированное»: например, спокойно спящий ребенок.
В жизненно важные моменты первичная самость встречается со значимым элементом мира, например, реальные грудь и мать появляются в ответ на внутренний импульс, в данном случае - чувство голода.
Самость выходит тогда из своего интегрированного состояния и, опираясь на свою архетипическую предрасположенность, деинтегрирует свою человеческую возможность адекватно отвечать на ситуацию; в данном случае ребенок ищет грудь, начинает сосать - происходит встреча с реальной матерью.
Структура вырабатывается в реальной жизни. После многочисленных повторяющихся игр, экспериментов, любви и ненависти малыш соединяет свое архетипическое ожидание с реальными субъектами, объектами, явлениями, в нашем случае - с грудью и матерью. Так он создает объект сам по себе и устанавливает взаимодействие с объектом, уточняет K. Ламберт, другой лондонский юнгианец.
То, что потом становится снова реинтегрировано,- это уже не простая способность. Это действительно структура, в которой отныне объединились сомато-психо-аффективные определившие опыт. В частности, это способ, которым мать или ее заместитель вступает в отношения, поддерживает эти отношения и создает эмоциональную атмосферу.
K. Ламберт добавляет:
«динамика исходит из галереи архитепических образов, чтобы привести к объектным отношениям и к формированию внутренних архетипических объектов».
По моему мнению, последние есть не что иное, как так называемые Юнгом имаго - первоначальные образы; в данном случае - это материнское имаго, это возникающий толкователь материнской функции. Что же касается реинтегрированной структуры, отныне она будет входить в состав комплекса Матери, который будет обогащаться другими составляющими из последующих эпизодов деинтеграции–реинтеграции, проживаемых с матерью.
Как бы то ни было, для Фордхама и его школы эта способность самости деинтегрировать некоторые из своих составляющих под воздействием окружающей среды и реинтегрировать результат нового опыта базируется на феномене переноса. Делает возможным анализ маленьких детей в возрасте от тринадцати месяцев, даже до периода консолидации Я.
2. Юнг и Нойманн: архетипическое поле
Для меня понятие архетипического поля - это еще один способ говорить о восстановлении человеческих архетипов. Гумберт назвал архетипы органами информации, вписанными в тело, передача которых заложена генетически.
Эмбрион и новорожденный не имеют другой модели в своем распоряжении и действуют по архетипической программе. Тем не менее, человеческие архетипы: Мать, Отец, Ребенок, Мудрый Старец, Черная или Белая Ведьма не есть органические механизмы, структуры, работающие автоматически.
Нойманн замечает:
«их восстановление и освобождение психических развитий, которые с ними связаны, есть не только интрапсихические процессы. Они находят свое место в динамическом поле, которое простирается и снаружи, и внутри, и допускает и включает фактор внешнего мира.
Это означает, что базовая структура имеет два полюса: один - это внутренняя предрасположенность каждого из партнеров к сигналам определенного состояния мира; второй - присутствие в мире адекватного партнера.
Как не вспомнить работу двух нью-йоркских фрейдистов Х. Папоушек и М. Папоушек «Интуитивное родительство: диалектический вклад в развитие интегративной способности ребенка». Речь идет о том, что они называют «интуитивное родство», определяемое ими как:
«целостность универсального поведения родителей, которое способно наиболее адекватно стимулировать интегративные возможности ребенка и которое родители абсолютно не осознают».
Авторы уточняют, что это «интуитивное» поведение «находится где-то между врожденными рефлексами и вынужденной рациональной ответной реакцией». Для них «эти родительские дидактические интеракции базируются больше на психологической предрасположенности, чем на социокультурных рациональных условиях».
Не правда ли - прекрасная иллюстрация адекватности родительскому архетипу? Понятия «врожденные рефлексы» и интуиции заставляют меня думать об инстинктивном руководстве, осуществляемом самостью, которое у женщины проявляется через наиболее архаические уровни ее Анимуса. Что касается «рационального поведения», то относится к функциям Я, включенным в работу патриархальным Анимусом, используя термин Нойманна.
Что касается соответствия Архаической матери своей архетипической роли, то больше всего это характеризует то, что Винникот описал как «безумие» матери: «это состояние, позволяющее матери все лучше заботиться о новом существе, которое она только что произвела на свет, и, следовательно, быть “почти совершенной” матерью».
Безумие? Следуя юнгианской терминологии, мы сказали бы скорее «одержимость» в смысле бессознательного функционирования под руководством архетипического фактора: мать проживает состояние единения с архетипом Матери.
Именно так и следует воспринимать гипотезу слияния - того слияния, которое произойдет между матерью в Архаической Зависимости и ее ребенком. Слияние, яростно не принимаемое Фордхамом. Слияние, о котором упоминает Нойманн. Говоря об обоюдном отношении, он описывает самость матери, охватывающую целостность эмбриона и новорожденного. Тем не менее, по его концепции, понятие «телесная самость», психосоматическое единство, четко говорит о том, что ребенок есть существо отдельное. Именно незрелость малыша заставляет мать принимать на себя, а потом поддерживать часть функций самости ребенка настолько, насколько полно она выполняет свою роль в архетипической диаде.
Для меня существуют два различных индивида, две телесных самости, которые имеют свои особенности и действуют каждая в своих интересах. Новорожденный есть индивид, как провозглашает Фордхам. Тем не менее, фактом является то, что одно из главных действующих лиц нуждается в другом, чтобы выжить и реализовать свои человеческие качества. Так возникает асимметрия, описанная Нойманном в его гипотезе о передаче младенцем матери некоторых функций самости отношения. С другой стороны, эта асимметрия никак не мешает существованию взаимодействий мать–грудничок. Однако необходимо заметить, что в этой паре существует отношение, динамика, энергия, где достаточно трудно определить границы каждого, аналогично зоне общего бессознательного - основе функционирования переноса.
Настало время поговорить о том, что я называю материнское - понятие, на которое я буду опираться как в обсуждении патологии триады родители–ребенок, так и в понимании того, что может проецироваться в переносе.
Материнское для меня есть функциональная целостность, результат всех ранних взаимодействий младенца в его личной истории и истории окружения. Для удобства повествования я вынуждена постепенно затрагивать составляющие всей этой целостности; но всегда нужно помнить, что речь идет о взаимодействии, развивающемся при взаимных воздействиях в течение многих месяцев и лет.
У эмбриона, и у ребенка телесные органические факторы отражаются на психическом механизме и эмоционально прожитом. (Вспомним, к примеру, о том, что выводит на поверхность первый сон Реми.) В некоторых случаях речь может идти о конституционных психобиологических элементах, связанных с хромосомами и генами - не важно, унаследованными или нет. Также это могут быть события, затронувшие тело: лишения, болезни, недомогания и страдания, несущее в себе ранний опыт умирания. Я имею в виду случаи потери сознания, комы, когда телесное сознание теряется, или врожденный порок пищеварительного тракта, превращающий удовольствие от сосания в болезненный ужас. Все это может привести к ранней длительной разлуке, и тогда пребывание в больнице заставит младенца почувствовать себя брошенным.
Некоторые составляющие - это материнские факторы. Хорошо или плохо она питается, как себя чувствует? Может ли она вообще иметь детей, а если может, то насколько она хочет этого? Что означает для нее этот ребенок в конкретный момент ее жизни? И по отношению к братьям и сестрам, уже рожденным? Что означает для нее иметь ребенка от этого мужчины, который также желает его? Как она ведет себя по отношению к обоим родительским линиям, в особенности по отношению к материнской линии своих предков? От всего этого зависит, какой матерью она станет. В своей работе на тему психологии юной девушки Юнг писал, что одна из репрезентаций самости женщины двойственна, это пара мать–дочь. Это отнесение к «матерям» особенным образом квалифицирует самость юной матери. И, наконец, в первые месяцы жизни своего младенца достаточно ли присутствие матери не только телесное ( я думаю о расставаниях), но особенно интеллектуальное и эмоциональное? Я напоминаю здесь о депрессиях матерей, воздействие которых можно описать словами Андре Грина как «синдром мертвой матери».
Мы знаем, насколько необходимо бдительное и любящее присутствие отца во избежание непоправимых ошибок. Действительно, отец является составной частью материнского, не только разделяя заботы о младенце, но и беря на себя архетипическую роль третьего, стоящего между матерью и младенцем. Материнское - это трио, прелюдия к любой дальнейшей триангуляции, которая требует дифференцированных отношений между ребенком, отцом и матерью.
Наконец, на беременность и роды оказывают влияние исторические факторы: к ним относятся окружающая среда, культурная атмосфера, некоторые семейные события, произошедшие во время беременности, и первые месяцы жизни ребенка.
Все то, что я только что описала, и есть прожитое с матерью в Архаической Зависимости. Это прожитое будет в некотором смысле влиять на архетип Матери, и именно так может рано сформироваться негативный комплекс Матери. То, что ребенок сыграет и представит в переносе,- это сомато-психо-эмоциональный опыт, но это не обязательно имеет отношение к его реальной матери. Таким образом, было бы ошибочно безрассудно винить во всем мать, не проведя подробного исследования материнского. Вслед за Фордхамом и Нойманном каждый детский аналитик должен знать, что любое травматическое событие является, в первую очередь, архетипичным, и что хорошая мать может иногда восприниматься как ведьма.
3. Перенос, как доступ в историю
Мы уже знаем, что для Фордхама феномены переноса базируются на способности самости деинтегрировать некоторые из своих составляющих - результаты предыдущего прожитого, в том числе и болезненного. Эта деинтеграция воспроизводит их в исключительной ситуации аналитического отношения, давая, таким образом, доступ к истории сюжета. Тогда ребенок проживает новый опыт, более благоприятный для его развития. Следующие друг за другом эпизоды реинтеграции модифицируют самость и придают ей качества организатора здорового развития, благодаря интерпретациям и опыту отношений. Учитывая, что перенос - опыт целостной личности, анализ маленьких детей вполне возможно начинать с тринадцати месяцев.
Вслед за Нойманном я считаю, что укрепление оси Я–Самость открывает Я доступ к своей истории; при здоровом развитии это происходит в 13–15 месяцев, когда, в принципе, состоялось объединение Я и самости. Это делает возможным использование разных методов аналитической работы, в зависимости от состояния Я, не только «здесь и сейчас» во время сессии, но также в тот момент, о котором мы вспоминаем.
Чтобы исторический и персональный материал «всплыл», Я должно быть в достаточной степени сформировано. Тогда комплексы проявятся в переносе.
У пациентов, у которых Я глубоко нарушено и раздроблено, разбито на кусочки, или у менее нарушенных пациентов в моменты, когда анализ касается самых глубоких ран, проецируется коллективный, архетипический материал, задача которого - укрепить и восстановить ось Я–Самость. И лишь потом появляется материал из личной истории.
4. Аналитическая реорганизация
Аналитический перенос - это поле живых и динамических отношений, прототипом которого является двойная архаическая зависимость мать–ребенок. Мы видим, что многочисленные констелляции, которые проецируются в переносе, являются функцией активированного структурного уровня. В этом энергетическом поле устанавливается процесс трансперсональной реорганизации под управлением организаторской функции самости. Вспомним первый сон Реми.
С первого же сеанса психическое выводит на сцену конфликт и препятствия, с которыми сталкивается либидо. Мы чувствуем, что организатор уже работает. Цель анализа будет заключаться в реструктуризации, с более слабого материнского слоя. Эти предложения психического, обозначающие креативные возможности бессознательного ребенка, столкнутся, с одной стороны, со способностью Я их воплощать, а с другой стороны - с восприимчивостью окружения.
Зачем нужен аналитик? Его отношение слушателя бессознательного служит поддержкой проекции; но роль аналитика этим не исчерпывается. Еще долго он будет служить Я вспомогательным - до тех пор, пока целостная личность достаточно не укрепится, чтобы принять проекцию на свой счет, когда будет выстроена ось Я–Самость.
Итак, аналитик должен обратить особое внимание на обустройство мира вокруг ребенка, и этим ограничиваются его действия. Семья, школа, социальное окружение создают дополнительные трудности.
Как бы то ни было, аналитик - это одновременно партнер и свидетель происходящего процесса реорганизации. Партнер означает, что он активный участник взаимодействия, в который он вовлечен всем своим существом (сознательное и бессознательное, женское и мужское, со всеми половыми признаками). Свидетель, в двойном смысле этого слова,- «это тот, кто присутствует при событиях» и рассказывает о них, но также и тот, кто «является гарантом» процесса, тот, кто обеспечивает правильный ход событий.
Контейнирующая функция аналитика обеспечена: у женщины - ее материнской женственностью, которая устанавливает безопасные границы при встрече с бессознательным, у мужчины - женским началом, его Анимой. Аналитик подкрепляет свой опыт за счет своей функции гида. У женщины эта функция гида действует инстинктивно на самом архаическом уровне ее Анимуса. Что же касается патриархальных, наиболее близких к культурному сознанию, аспектов этого Анимуса, то они помогают в работе по выделению смысла и упорядочиванию. Мужчина управляет этим напрямую на уровне своего сознательного Я, но он тоже имеет доступ к архаическим инстинктивным пластам маскулинности, через интуицию. Наконец, главной способностью аналитика является его интегрирующая способность, позволяющая ребенку управлять по-разному своими побуждениями, своими архетипическими образами и знаниями, накопленным опытом. Тот факт, что аналитик не боится монстров, позволяет ребенку думать о чем-то другом, кроме убийства чудовища с риском для собственной жизни.
В общем, перенос есть архетипический процесс, целью которого является установление или восстановление у ребенка позитивного отношения к архетипу Матери, в процессе креативного взаимоотношения между маскулинностью и фемининностью - как собственными, так и аналитика. Далее маскулинность аналитика-женщины расчищает путь архетипу Отца, который присутствует у аналитика-мужчины при условии, что он прошел путь своего собственного развития. Процесс анализа отрочества - совсем иной, и здесь я об этом не говорю.
Заканчивая теорию аналитического подхода к детям, я хотела бы, вместе с Юнгом и Нойманном, напомнить, что если тип переживаемого опыта легко предсказывается архетипом, то его содержание, конкретное пережитое, есть индивидуальное и историческое. С точки зрения памяти, это означает, что то, что было восстановлено в переносе, есть не что иное, как сомато-идеологически-эмоциональный конгломерат, характеризующий архетипический опыт. Тогда анализ касается сложившегося комплекса и призван войти в отношение с Я сознательным. С точки зрения перспектив, актуализация архетипической констелляции зависит от обустройства мира в данный конкретный момент - есть ли рядом с аналитиком, который выступает в роли Матери и Отца, рядом с креативностью бессознательного анализируемого, настоящий отец или его заместитель, готовый поддержать ребенка в его усилиях по сепарации и индивидуации?
ПРОЖИТОЕ НА СЕАНСАХ
Так что же требуется для того, чтобы произошла встреча, вызывающая изменения? Ребенку необходимо безопасное и свободное пространство, где могли бы быть прожиты и осмыслены чувства, которые вызывает эта встреча, для того, чтобы он мог справиться с этими чувствами.
1. Рамки и техника
После нескольких диагностических встреч я объясняю родителям и ребенку мой план работы: мы вместе будем искать пути выхода из сложившейся сложной и тревожной ситуации, в которой оказались как дети, так и взрослые. Мы предоставим слово тому, что хочет выразиться посредством симптомов, которые привели на консультацию, не только для того, чтобы понять причины, но в большей степени для того, чтобы выявлять происходящие изменения.
Мы знаем, насколько это сложно и тревожно, даже в ра